Неточные совпадения
На все вопросы были прекрасно изложены ответы, и ответы, не подлежавшие сомнению, так как они не были произведением всегда подверженной
ошибкам человеческой мысли, но все были произведением служебной деятельности.
Видя факт, который, по
ошибке, считаете достойным презрения, вы уже отказываете
человеческому существу в гуманном на него взгляде.
— Да, разумеется, всегда были и будут судебные
ошибки.
Человеческое учреждение не может быть совершенно.
Но мало того, что он сознавал и верил, что, исполняя эти заповеди, люди достигнут наивысшего доступного им блага, он сознавал и верил теперь, что всякому человеку больше нечего делать, как исполнять эти заповеди, что в этом — единственный разумный смысл
человеческой жизни, что всякое отступление от этого есть
ошибка, тотчас же влекущая за собою наказание.
А подумать внимательно о факте и понять его причины — это почти одно и то же для человека с тем образом мыслей, какой был у Лопухова, Лопухов находил, что его теория дает безошибочные средства к анализу движений
человеческого сердца, и я, признаюсь, согласен с ним в этом; в те долгие годы, как я считаю ее за истину, она ни разу не ввела меня в
ошибку и ни разу не отказалась легко открыть мне правду, как бы глубоко ни была затаена правда какого-нибудь
человеческого дела.
Отвлеченный рационализм в самой постановке проблемы знания породил эту оторванность от бытия, но сам рационализм был более чем
ошибкой сознания, был тяжелой и общей болезнью
человеческого духа.
Дверь в кают-компанию — та самая: через час она тяжко звякнет, замкнется… Возле двери — какой-то незнакомый мне, низенький, с сотым, тысячным, пропадающим в толпе лицом, и только руки необычайно длинные, до колен: будто по
ошибке наспех взяты из другого
человеческого набора.
Володя имел такой странный взгляд на девочек, что его могло занимать: сыты ли они, выспались ли, прилично ли одеты, не делают ли
ошибок по-французски, за которые бы ему было стыдно перед посторонними, — но он не допускал мысли, чтобы они могли думать или чувствовать что-нибудь
человеческое, и еще меньше допускал возможность рассуждать с ними о чем-нибудь.
Он был необычайно высок, но вместе с тем так плотен и широк в плечах, что казался почти среднего роста; не только видом, но даже ухватками он походил на медведя, и можно было подумать, что небольшая, обросшая рыжеватыми волосами голова его
ошибкою попала на туловище, в котором не было ничего
человеческого.
Конечно, тут могут произойти
ошибки: степень виновности, содействие или только попустительство и так далее… но ведь в каком же
человеческом деле не бывает
ошибок?
При переложении оперы для фортепиано теряется большая и лучшая часть подробностей эффектов; многое решительно не может быть с
человеческого голоса или с полного оркестра переведено на жалкий, бедный, мертвый инструмент, который должен по мере возможности воспроизвести оперу; потому при аранжировке многое должно быть переделываемо, многое дополняемо — не с тою надеждою, что в аранжировке опера выйдет лучше, нежели в первоначальном своем виде, а для того, чтобы сколько-нибудь вознаградить необходимую порчу оперы при аранжировке; не потому, чтобы аранжировщик исправлял
ошибки композитора, а просто потому, что он не располагает теми средствами, какими владеет композитор.
Шаховской с радостью согласился, но читать не было никакой возможности: кроме сквернейшего почерка, грубейщих
ошибок в правописании, — знаков препинания или совсем не было, или они ставились наперекор
человеческому смыслу.
Он полагал, что может всех людей возвратить к жизни истинно
человеческой, не ангельской и не скотской, — и в этом самонадеянном мнении была огромная
ошибка.
Обманутые все эти люди, — даже Христос напрасно страдал, отдавая свой дух воображаемому отцу, и напрасно думал, что проявляет его своею жизнью. Трагедия Голгофы вся была только
ошибка: правда была на стороне тех, которые тогда смеялись над ним и желали его смерти, и теперь на стороне тех, которые совершенно равнодушны к тому соответствию с
человеческой природой, которое представляет эта выдуманная будто бы история. Кого почитать, кому верить, если вдохновение высших существ только хитро придуманные басни?
— Вы помните, где вы наметили вашим рассказом о мальчике границу
человеческого? Чтобы не произошло
ошибки, я еще на несколько километров отодвинул ее вперед — этого хватит?
— А вы, не читавший книг, знаете, о чем эти книги? Только о зле,
ошибках и страдании человечества. Это слезы и кровь, Вандергуд! Смотрите: вот в этой тоненькой книжонке, которую я держу двумя пальцами, заключен целый океан красной
человеческой крови, а если вы возьмете их все… И кто пролил эту кровь? Дьявол?
«Особа» слушала все внимательнее и внимательнее. В уме ее не оставалось сомнения в своей
ошибке относительно этой женщины, и совесть громко стала упрекать его за преступное потворство, почти содействие этому извергу в
человеческом образе. По мере рассказа, его превосходительство делался все бледнее и бледнее, он нервно подергивал плечами и кусал губы. Когда Костя дошел до последнего эпизода с ним самим, голос его снова задрожал и он на минуту остановился.
Эта новая, неизвестная древним, отрасль математики, при рассмотрении вопросов движения, допуская бесконечно-малые величины, т. е. такие, при которых восстановляется главное условие движения (абсолютная непрерывность) тем самым исправляет ту неизбежную
ошибку, которую ум
человеческий не может не делать, рассматривая вместо непрерывного движения отдельные единицы движения.
Это заменяло собою «отказную резолюцию» и в видах сокращения тогдашней отчаянной «волокиты» было бы, пожалуй, не совсем дурно, если бы только русские архиереи не были обыкновенные люди, которым по воле Творца свойственны все
человеческие слабости и
ошибки.